Увидев удивленно распахнутые глаза женщины, улыбнулся и чуть развязно подмигнул ей.

«А что? Она — еще очень и очень ничего! Как в будущем таких называли — мильфа! Да и лет ей сколько — ну… тридцать пять, максимум! А мне тогда было почти пятьдесят! Так что она для меня того — привлекательная девушка, не старше!».

А потом… на сцену вышла Варя. Он, в перерыве, успел заскочить в кабинет и пользуясь тем, что Калошин с музыкантами уже ушли на сцену готовиться, а Илья о чем-то трындел с руководством, плеснул все-таки и Варе, и себе по чуть коньячку! Потом, когда она занюхивала «дозу» шоколадкой, приобнял ее за попу и сказал:

— Красавица моя ненаглядная! Я верю в тебя! Ты — лучшая певица! Сейчас ты их всех околдуешь! — а потом, чуть прикусил ей мочку ушка и добавил, — но меня ты не проведешь, Киса! Ты все равно будешь моей, пусть и ненадолго!

Варя засмеялась и отпихивая его руками сказала:

— Тебя вон — уж и не отпускают вообще! Как на цепь посадили! Зиночка эта своего не упустит!

— А я, Варюша, как тот кобель, хоть раз в год, да сорвусь с цепи, чтобы вволю покуролесить на свободе!

Так, смеясь, они и подошли к залу.

Зина, надо отдать ей должное, несмотря на явную, или наигранную ревность, очень душевно объявила Варю. И комплиментов ей наговорила — и какая та красавица, и какой талант, и про «восходящую звезду нашей эстрады» ввернула. Ну, честно сказать, последнее — это он ей насоветовал, стоя у Зины за спиной, перед ее выходом на сцену. За что и получил острым локотком в живот!

А свои выходы… он их и не заметил. Нет, они с Ильей, конечно, вышли, спели. Точнее — он пел и играл на гитаре, а Илья — подпевал и аккомпанировал на аккордеоне. Переживал ли Косов, волновался? Все-таки — первый выход на сцену, перед людьми… А вот — так… Звон в голове, и он все делал на автомате. Только в какой-то момент он почувствовал, что теряет понимание, что поет и как играет. Но, найдя в зале чьи-то девичьи глаза, своим взглядом зацепился за них. И дальше пел для этой незнакомки. И с удовольствием увидел, к концу, выступления, что девушка зарумянилась и смущенно потупила взгляд. А значит — спел он… неплохо, по крайней мере!

Уже потом Илья сказал ему:

— В какой-то момент я почувствовал, что ты… как это сказать… поплыл. Даже — чуть испугался. Но ты — ничего, молодец, выправился и закончил — очень прилично!

Так вот… Варя. Тут — как и ожидалось — фурор! Она настолько слилась с песнями, настолько задорно их исполняла, так приплясывала и кружилась, что… Ивану показалось, что у людей будут долго болеть ладони. Как они аплодировали этой девушке! А этот… из культуры, да и филармонист… они и к сцене подскочили, и наперебой что-то говорили Варе. А та — цвела от успеха! Она бисировала снова и снова. Потом поклонилась залу и негромко сказала, что так рада, но — вот выложилась вся для них, такой хорошей публики, для таких замечательных людей!

Молодец, что скажешь, очки зарабатывать девушка умеет!

Потом, по окончанию концерта, к Илье подошли несколько парней и девушек, с ними был и директор совхоза. При поддержке руководства, молодежь уговорила Илью, провести еще и танцы, недолго, час-полтора, не дольше, под патефон.

Калошин со своими музыкантами загрузились в свой автобус, и захватив с собой Киру и Зину, уехали. Варя, вся ушедшая в себя, и продолжающая улыбаться, даже сидя в автобусе, уехала с ними же.

Они с Ильей остались на хозяйстве. Помогал им в поддержании порядка Мироныч, чья очередь была сегодня сторожить. Косову хотелось лишь одного, покурить в спокойствии, умыться, да завалиться спать. День был… тяжелый.

Они сидели в фойе на скамейке, и вяло переговаривались. Мироныч все нахваливал концерт, говорил и говорил, как людям понравилось. Это он Илью успокаивал так. Самого Косову было уже как-то… похрен! Он даже на девушек, которые периодически шныряли мимо, не обращал внимания. Устал! И их, девичьи, заинтересованные взгляды вызывали лишь раздражение.

Уже ближе к окончанию танцев, когда народ еще несмело, но уже потянулся на выход, Иван встал и вышел на крыльцо клуба, покурить. Вечер был замечательный. Небо ясное, очень звездное. Прохладно уже, но так — свежестью наполняется грудь. Хорошо!

Ага… хорошо. Вот только от недалекого заборчика послышался возмущенный девичий голос, что-то кому-то выговаривающий. А потом и вскрик.

«Твою мать! Ну почему у нас всегда так на Руси? Непременно найдется какая-нибудь гнида, которая все испортит?».

Ну да, хочешь-не хочешь, а влезать придется. Иначе, если сразу не дать укорот, в клубе и возле него станут твориться всякие непотребства. Иван выкинул окурок в обрезанную бочку рядом с крыльцом, вздохнул и направился в темноту.

Темнотой она была, конечно, только возле источника света. Чуть дальше были уже различимы и силуэты людей, и даже можно было разобрать — кто и где находится. Да и из окон клуба света было вполне достаточно.

«Так… чуть поодаль две… нет — три фигуры. Это явно парни! А вот здесь? Здесь две девушки, и какой-то… шкет малорослый! И что происходит? Да — понятно все! Этот шибздик куражится над девчонками, а вон те — оказывают моральную поддержку и похохатывают негромко».

— Так, сопля зеленая, ты чего к девушкам привязался? А ну — кышь домой, там тебе горшок уже давно отбой протрубил! — Иван все еще надеялся, что удастся разойтись разговорами.

— А чё те надо?! Ты кто такой? — сопляк явно наглел, имея поддержку за спиной.

— Опс… да это все знакомые лица! Сеня! Ты опять бурагозишь? — да, это был его наглый напарник по покраске крыши.

— И чё? И чё те надо?

— Тебя что переклинило? Или пластинку заело? Я тебе сказал — пошел на хрен! И подальше от девчонок держись! — злость стала накатывать волной. Сколько он в той жизни таких наглецов малолетних учил уму-разуму! — Если тупой, и не понял, объясняю — я тебе в лоб щелкну, у тебя позвоночник в трусы высыпится, понял, щенок?

— А кто это тут малых обижает? — послушалось из сумрака, от тех фигур, видимых ранее.

«Бля… вот ничего не меняется, ни-че-го! Придется драться… а я так устал, и так не хочется».

— Петь! Это тот городской… Помнишь, я те грил! Наглы-ы-ый, страсть! — подал голос шакал Табаки.

— Ты еще здесь? Не зли меня, уши поотрываю,